Укрощение Цуй Мэна

Цуй Мэн, по прозванию Умэн, происходил из родовитой знати Цзяньчана. Нрав у него был резкий, своевольный. В ранней молодости, бывало, если кто - нибудь из мальчишек на школьной скамье хоть чем - нибудь его заденет, так он сейчас же вскипит, в кулаки - и давай' драться. Учитель часто делал ему замечания, но он не исправлялся - и потому учитель дал ему такое имя и прозвание.

Годам к шестнадцати - семнадцати он был исключением среди своих сверстников: сильный и воинственный, как никто из них. К тому же он обладал еще умением вскакивать с длинной жердью в руках на высокие дома. Он с радостью брался смывать несправедливость, и за это все односельчане его уважали. Бывало, все крыльцо и все помещения у него в доме заполнены просителями, которые хотели жаловаться или подать прошение. И Цуй, сокращая насильников, поддерживая слабых, не старался избегать злобы и ненависти. Стоило лишь кому - нибудь сделать ему наперекор, как сейчас же на ослушника обрушивались и камни, и палки, так что все тело, все конечности у бедного бывали сильно - повреждены. И всегда, когда им овладевал сильный гнев, никто не решался его уговаривать. Но матери своей он служил с сыновним усердием, и стоило .ей прийти, как гнев проходил. Мать напускалась на него со всеми, какими только могла придумать, укорами и порицаниями. Цуй говорил: "Да, да", - слушал, потом выходил за ворота и тотчас же забывал.

У его соседа была строптивая жена, которая каждый день оскорбляла свою свекровь. Свекровь голодал - а и была на самом, что называется, берегу смерти. Сын тайком кормил ее, но узнавала жена - и злостная брань на всё тысячи ладов так и неслась по соседским дворам. Цуй рассвирепел, перелез через стену, прошел к ней и отрезал ей все: и нос и уши, и губы, и язык. Она тут же и умерла.

Узнав об этом, мать Цуя пришла в ужас, позвала соседского сына, выказала ему ласковое сочувствие, дала ему в подруги молодую служаночку - и дело уснуло.
Мать в гневе и слезах не стала принимать пищи. Цуй перепугался и на коленях умолял ее о разрешении принять удары ее палки, заявляя ей о своем раскаянии. Мать плакала, не обращая на него внимания. Жена Цуя, из фамилии Чжоу, тоже стала на колени вместе с ним, и наконец мать побила сына палкой. После этого она еще вдобавок взяла иглу и выколола ему на руке начертание знака ши, замазав ранки киноварью, чтобы не изгладились. Цуй и это вытерпел. И мать стала принимать пищу.

Она находила удовольствие в прикармливании хэшанов и даосов, постоянно давая им есть до отвала. Как раз в это время у нее сидел какой - то даос. Цуй вошел в дом. Даос посмотрел на него и сказал:
- Знаете что, господин, - в вас много злой строптивости. Боюсь, что вам трудно будет сохранить себе возможность приличной смерти. В доме, где накапливается хорошее, не следовало бы иметь что - либо подобное.
Цуй, только что получивший от матери урок, выслушал даоса, привстал с места и сказал с почтительным видом:
- Я тоже так о себе думаю. Все дело в том, что стоит лишь мне увидеть какую бы то ни было несправедливость, как уже кажется, что мне себя не сдержать. Что, если я постараюсь исправиться, можно будет мне избежать этого самого или нет?
Даос усмехнулся.
- Вы пока не спрашивайте, можно вам избежать того, о чем я говорил, или же нет. Спросите, пожалуйста, прежде всего себя о том, можете вы исправиться или нет. Одно скажу: вам придется помучиться, чтобы себя смирить. Вот если у вас есть эта готовность, хотя бы в одной части на десять тысяч, то я сообщу йам один из способов устраниться от смерти!

Цуй всю свою жизнь не верил никаким заклятиям и молебнам. Он на эти слова только усмехнулся и ничего не сказал.
- Я отлично знаю, - продолжал даос, - что вы не веруете. Но, видите ли, то, о чем я говорю, не имеет ничего общего со знахарством и колдовством. Если будете! это исполнять, то явится мощный нравственный подъем так что, пусть даже все это ничем не кончится, - все равно дело это вам вреда не принесет. |
Цуй стал просить.
- Вот что, - сказал даос, - как раз сейчас за вашими воротами находится один из, так сказать, "позже рожденных". Вам следует принять его самым радушным образом и сдружиться с ним. Когда вы попадете в уголовщину, за которую полагается смерть, этот человек сможет дать вам жизнь!
С этими словами он крикнул Цую, ведя ему выйти, и пальцем указал на человека, о котором шла речь. Оказывается, что был сын Чжао, которого звали Сэнгэ.

Чжао сам был из Наньчана, но из - за неурожая временно поселился в Цзяньчане. Цуй на основании этих слов завязал с ним глубокую дружбу и пригласил Чжао поселиться у него в доме, где стал содержать его самым богатым и щедрым образом. Сэнгэ было двенадцать лет. Он поднялся в приемный зал и сделал поклонение матери Цуя, дав обет быть ему младшим братом,

Через год на востоке дела улучшились. Чждо с семьей уехал, и с тех пор всякие, как.говорится, "звуки и вопросы" совершенно прекратились.
С тех пор как умерла соседская жена, мать стала распекать Цуя с особенной настойчивостью, и если появлялись у них какие - нибудь жалобщики, то она отстраняла их и ворчала. Однажды умер ее младший брат, и Цуй поехал с ней на похороны. По дороге им попались навстречу какие - то люди, тащившие связанного мужчину, кричавшие на него, бранившие, погонявшие, чтобы он шел, и сыпавшие на него удар за ударом. Дорога была запружена смотревшими на это зрелище, так что телеге Цуев трудно было пробраться вперед.
Цуй спросил, в чем дело. Те, кто узнал Цуя, наперев рыв старались рассказать ему всю историю. Дело было, оказывается, так. За несколько времени до этого некий. господин, сын большого чиновного лица, позволявший себе по всему округу всякую беззастенчивость - и наглость, поглядел как - то, что жена Ли Шэня обладав! красотой и захотел ее отнять. Законного пути к этому не было. И вот он велел одному из слуг заманить Ли в азартную игру, дать ему в долг денег и наложить на них тяжелый процент, с тем чтобы он заставил подписать вексель свою жену. Когда деньги кончились, то дал Ли еще, и к концу ночи Ли оказался должным несколько тысяч. Через полгода ему насчитали, как говорится, "сына с матерью" тысяч на тридцать, а то и больше. Шэнь не мог этого выплатить. Тогда богач силком, при содействии большого количества людей, отнял у него жену. Шэнь стал плакать у ворот. Магнат осерчал, втащил и привязал его к дереву, велел бить палками, колоть иглой, с тем, чтобы принудить его составить протокол о том, что он отдал жену добровольно.

Услыхав об этом, Цуй почувствовал, как гнев взвился в нем волной, вышиной с гору, хлестнул лошадь и бросился вперед, желая хорошенько задать им и проявить свою воинственную отвагу, но мать его, подняв занавеску телеги, крикнула:
- Эй ты, опять захотел того же?
И Цуй остановился.
Вернувшись с похорон, он перестал разговаривать, а также принимать пищу. Сидел истуканом и смотрел прямо перед собой, словно что - то такое высматривал. Жена приставала с вопросами - не отвечал. С наступлением ночи, как был, в одежде улегся на кровать и проворочался до утра. На следующую ночь то же самое. Открыл дверь, вышел и сейчас же вернулся и лег. И так повторил раза три - четыре. Жена не посмела обратиться к нему с вопросами, дрожала и прислушивалась. Наконец он вернулся после долгого промежутка, закрыл двери и крепко уснул.

Как раз в эту самую ночь кто - то убил богача на его же постели, выковырял внутренности, распластал, струями кишки. Жена Шэня также лежала голым трупом у кровати. Начальник уезда заподозрил Шэня: его схватили, повели на расправу и подвергли самым тяжелым истязаниям, так что даже показались кости щиколотки. Однако он все - таки - ни слова не сказал. И так прошло больше года... Выдержать этого он больше не мог и дал ложное сознание. Его приговорили к смертной казни.
В это время умерла мать Цуя. Окончив погребение, он заявил жене.
- Скажу тебе правду, убил богача я. Все дело в том, что старуха мать была жива - я не посмел открыться. Теперь же, по окончании важных дел, зачем мне замою собственную вину губить другого человека? Я поеду к властям умирать!

Жена в испуге бросилась его удерживать... Оторвал рукав и ушел. Пришел на двор к начальнику и принес свою голову. Начальник так и ахнул. Велел заковать его и отправить в тюрьму, а Шэня освободить. Шэнь не соглашался и упорно принимал вину на себя. Начальник не мог дать окончательного приговора и велел взять в тюрьму и того и другого.
Родные и друзья набросились на Шэня с насмешками и бранью, но он сказал им на это:
- То, что сделал этот барин, - это то самое, что хотел сделать я сам, но не сумел. Он сделал это за меня, а я, по - вашему, должен сидеть и смотреть, как он умрет? Могу ли я это вытерпеть? Да ведь сегодня, говорят, барин еще не выходил... Ну и ладно!
На этом стоял, никаких иных речей не вел, а только упрямо спорил с Цуем. Так прошло довольно много времени. В ямыне уже все знали, в чем дело, и силком его удалили, а Цуя засадили вместо него под ответ за преступление, и дело было накануне окончательного исхода.

В это самое время правительственный комиссар, на котором лежали обязанности филантропической инспекции в уголовном деле, секретарь министра, некий Чжао, по делам прибыл в город и стал осматривать тюрьму. Дойдя до имени Цуя, он выслал людей и велел позвать его. Цуй вошел. Поднял глаза, посмотрел на того, кто сидел в кресле в зале - то был Сэнгэ. И Цуй, то горюя, то радуясь, рассказал ему всю правду. Чжао в нерешительности заходил взад и вперед и по прошествии довольно продолжительного времени велел посадить его обратно в тюрьму, но отдал приказание тюремным сторожам обращаться с ним получше.
Вслед за сим, рискуя собственной головой, сократил Цую наказание, назначив в юньнаньские солдаты. Шэнь ушел с ним, как слуга. Не прошло, однако, и года, как им дано было прощение, и они вернулись. Все это было сделано усилиями Чжао.

Вернувшись, Шэнь так и остался при Цуе - не уходил от него и промышлял ему средства к жизни. Цуй давал ему деньги - он не брал. Тогда Цуй купил еще жену и дал во владение землю, предоставив таким образом возможность заниматься тем, что Шэню особенно было по душе - искусством лазать на столбы и ловко драться.

Сам Цуй с этой поры напрягал все усилия, чтобы изменить свое прежнее поведение и, поглаживая следь уколов на руке, всякий раз проливал слезы. Поэтому когда между соседями односельчанами происходили драки, то Шэнь тут же сам разрешал и разнимал без ведома Цуя и не докладывая даже ему о том, что делал. 

Поблизости жил некий Ван, студент из кандидатов. Семья была богатая и не соблюдавшая никакой меры. В их дом входили и оттуда выходили безнравственные и беспринципные люди со всех четырех сторон, а люди, известные в городе как твердые и положительные, часто терпели от них, подвергаясь грабежам и побоям. Иной, правда, восставал и сопротивлялся, но Ван тотчас же посылал грабителя убить этого человека где - нибудь на дороге.
Его сын был точно такой же развратник и наглец. У Вана жила вдова младшего брата, с которой они оба, и отец и сын, жили в кровосмесительной связи. Жена Вана, из рода Чоу, протестовала и старалась мешать, но Ван ее удавил. Тогда ее братья подали начальнику жалобу. Ван дал взятку, подсказал правителю решение, и тот за клевету посадил на скамью подсудимых обоих жалобщиков. Обида и злость братьев не имели никакого выхода: тогда они явились к Цую, ища защиты. Шэнь отстранил их, велел им удалиться.

По прошествии нескольких дней пришел какой - то гость, и как раз в это время не оказалось слуги. Цуй велел Шэню вскипятить чай. Шэнь молча вышел.
- Мы с Цуй Мэном друзья, - сказал он кому - то на дворе, - пойду за ним хоть за десятки тысяч ли, и никто не скажет, что не дойду: И что же? Никогда не давая мне пропитания, он все - таки распоряжается мной, словно слугой, наймитом! Это мне не нравится, не по вкусу!
И с этими словами он в гневе ушел.

Об этом передали. Цую. Тот воскликнул от изумления, вызванного такой переменой отношений, но в, то же время не счел ее чем - то необыкновенным. 
Вдруг оказывается, что Шэнь подал в присутствие жалобу, обвиняя Цуя в том, что он за три года н" .давал ему жалованья. Цуй был вне себя от удивления явился в суд на очную ставку, давая словесное ползание. Шэнь стал яростно с ним препираться. Правитель не счел Шэня правым, выругал и прогнал его.

Прошло еще несколько дней, и вдруг Шэнь ночью забирается в дом Вана, убивает отца, сына, снохой жену - всех решительно - и наклеивает на стену бумажку, на которой сам же написал свою фамилию и свое имя. Когда бросились за ним в погоню, чтобы скатить, то уже, оказывается, он бесследно куда - то унес свою жизнь, сгинул. Ваны высказали подозрение, что подстрекателем здесь был Цуй, но правитель не поверил. Теперь только Цуй понял, что вся затеянная перед этим тяжба была вызвана не чем иным, как опасением, какбы его не привлекли после убийства к ответу.
И вот с казенной бумагой стали обходить все прилежащие области и города, гоняясь за Шэнем с тайней настойчивостью, чтоб его арестовать. Но тут как раз произошел мятеж, и разбойничьи банды нарушай покорное небу правление. И вслед за сим дело было прекращено.

Не прошло и нескольких дней, как минские треножники были свержены, и Шэнь вернулся к семье обратно, по - прежнему живя с Цуем как друг.

В это время стали пересвистываться и скапываться местные бандиты. Ванов племянник Дэжэнь собрал всех негодяев, привлекавшихся в дом его дядей, захватил горы и, став мятежным вором, жег, грабил дерева л и поля. И вот однажды он явился со всем своим гнездом под предлогом мести. Цуй в это время куда - то ушел, а Шэньузнал об этом, лишь открыв ворота. Он перепрыгнул через стену и притаился в темном месте. Разбойники стали искать Цуя, но найти не могли: убрали Цуеву жену вместе со всем имуществом и ушли.

Шэнь вернулся. Дома был всего лишь один слуга. От гнева и крайнего волнения Шэнь не мог найти себе места. И вот он разрезал веревку на несколько десятков частей, из которых те, что были покороче, вручил слуге, а те, что подлиннее, засунул себе за пазуху, и велел слуге обойти разбойничье гнездо, подняться до половины горы, поджечь веревки и разбросать их по кустам и зарослям, а затем вернуться и не обращать больше ни на что внимания. Слуга изъявил свое согласие и ушел.
Шэнь подсмотрел, что все разбойники повязываются красным кушаком, а к шапке привешивают красную тряпку, и оделся в подражание им точно так же. Нашел старую кобылу, которая только что жеребилась и которую разбойники бросили у его ворот. Шэнь связал жеребенка, сел на кобылу, взял с собой затычку для рта и выехал из деревни.
Он направился прямо к разбойничьим пещерам. Те в это время захватили какую - то богатую деревню. Шэнь привязал кобылу за околицей, перескочил через загородь и вошел в деревню. Видит, разбойники бродят кучами в полном беспорядке, но в руках у них копья, которых они еще не сложили. Шэнь потихоньку расспросил у них и узнал, что жена Цуя находится у Вана.
Тут же он услышал приказ расположиться на отдых. Разбойники эхом грохнули в ответ... Вдруг какой - то человек донес, что на Восточной горе пожар. Разбойники стали туда глядеть. Сначала - то была точка, другая, а за ними появилось много других, что напоминало звезды на небе. Шэнь резко закричал что было духу:
- В восточном лагере тревога!
Ван сильно перепугался, оделся, опоясался и вышел вместе с другими. Шэнь воспользовался случаем, чтобы исподтишка выйти вслед за ним, но потом вернулся и прошел в занимаемый им дом. Там он увидел, что спальню стерегут два разбойника. Он решил обмануть их.
- Генерал Ван, - сказал он им, - забыл свой привесной нож!
Оба бросились искать. Тогда Шэнь рубанул сзади, и один разбойник повалился. Другой обернулся, чтоб взглянуть, но Шэнь рассек и его. Он взвалил на плечи жену Цуя, перелез с нею через забор и убежал. Выйдя из деревни, он отвязал кобылу, дал женщине вожжи и сказал:
- Ты, госпожа, дороги не знаешь. Не беда - опусти поводья!
Кобыла любовно устремилась к своему жеребенку и быстро поскакала. Шэнь побежал за ней следом. Когда они выбрались из узкого прохода, Шэнь зажег свои веревки и развесил их повсюду. После этого он вернулся к себе.

На следующий день вернулся Цуй. Он счел случившееся большим для себя бесчестьем, так и заплясал в такт сердечному волнению и решил ехать один укрощать разбойников, но Шэнь стал резко возражать и остановил его. Затем он собрал поселян и вступил с ними в переговоры. Те сильно перетрусили, и ни один не решился дать ему ответ. Шэнь объяснял, внушал, - два раза, четыре раза, - наконец нашлось человек двадцать, отважившихся с ним пойти. Ко всему прочему они еще присоединили ворчанье, что нет никакого оружия.
Тем временем у одного из родственников Дэжэня схватили двух шпионов. Цуй хотел их убить, но Шэнь не позволил, а велел этим двадцати ребятам взять в руки по белой палке и выстроиться перед ним. Затем он отрезал шпионам уши и отпустил. Ребята вскипели гневом.
- Послушай, - кричали они, - мы и то боимся, как бы разбойники не узнали, что у нас этакие вот солдаты, а ты нарочно еще им показал... Что, если они привалят сюда всей ордой? Ведь деревню от них не спасешь!
- Я как раз этого и хочу, пусть придут, - ответил Шэнь. - А того, кто будет держать у себя разбойников, я казню!

С этими словами он послал людей во всех четырех направлениях, достав каждому по луку со стрелами и по огневому ружью. Затем он явился к начальнику уезда и взял у него на время две больших пушки.
Когда стемнело, он со своими молодцами подошел к ущелью и установил обе пушки, велел двум из людей скрыть огонь и притаиться, а когда увидят разбойников, то стрелять.
Затем он прошел к восточному концу ущелья, срубил несколько деревьев и свалил их на утесе. После этого он вместе с Цуем взял по десяти человек, и оба залегли, каждый у своего утеса.
Близилась к концу первая стража, когда до них издали донеслось ржание коней. Осторожно выглянули - действительно, то пришли разбойники, и в громадном числе, так и тянулись бесконечными, вереницами. Переждав, пока они все не вошли в ущелье, Щэнь с друзми свалили сверху вниз деревья" чтобы таким образом отрезать путь отступления. Тут же загремели пушки, и крики, стоны, взвившиеся ввысь, прямо потрясали го - | ры.и долы. Разбойники с перепугу бросились отступать, давя друг друга и шагая через своих же. Добежав до восточного выхода, они увидели, что им не выбраться, и скопились так, что не было свободного клочка земли, С обоих утесов грянули в них ружья и стрелы - картина получилась такая, словно была буря с дождем... В канавах легли грудами, одни над другими, оторванные головы, обломанные ноги...

Осталось человек двадцать, которые стали на колени и, стоя так все время, умоляли о жизни. Шэнь послал людей связать их и привести в деревню.
Теперь, пользуясь одержанной победой, Шэнь прямо прошел в самое гнездо, но те, кто его охранял, услыхав уже о грозе, скрылись. Обшарили все, что у них было:
и полегче, и потяжелее, и вернулись домой.
Цуй был страшно рад и стал допытываться у Шэня, в.чем состоял его план с пожаром.
- Я устроил, видишь ли, - отвечал Шэнь, - пожар с востока, боясь, как бы они не погнались на запад. Что касается того, зачем я наделал веревок покороче, то я просто хотел, чтобы они поскорей сгорели дотла. Я боялся, скажу тебе, как бы их шпионы не дознались, что людей - то ведь нет. Затем мы, не правда ли, засели у входа в ущелье. Вход этот чрезвычайно узок, так что перерезать его может даже один человек. Я и думал, что даже если их погоня прибудет туда, то увидит пожар и придет в смятение. Все это, конечно, нестоящие штуки, годные разве лишь для того, чтобы справиться с опасностью данного времени!
Схватили разбойников, стали их допрашивать. Действительно так и оказалось: они в погоне за Шэнем вошли в ущелье, где увидели пожар, испугались и попятились...
Этим двадцати разбойникам отрезали нос, уши и отпустили их на свободу.
После таких дел слава о могучем Шэне громко прогремела повсюду, и к нему стали собираться, словно на рынок, все беженцы - как идущие издалека, так и из близлежащих мест. Из них он устроил местное ополчение человек в триста, и никто из сильных разбойников, откуда бы то ни было, не смел уже нарушать спокойствие.
Благодаря Шэню вся местность наслаждалась миром.

Историк этих странностей сказал бы при этом вот что:
Быстрая корова непременно сломает телегу. Это - о Цуе. Характер у него был резко - решительный: скажу прямо - таких мало. Однако, желая, чтобы в Поднебесной стране исчезли все несправедливости, не выказал ли он, что его намерения превосходили его умение?

Ли Шэнь - какой - то ничтожный простолюдин, - а мог, как оказалось, помочь прекрасному делу. По столбу лазая, он ворвался, как птица, остригши, словно ножницами, скотов в самой глубине алькова. Отрезал пути, напав со всех сторон; уничтожил он эту мразь в узкой долине. Дать бы ему знамя в пять сажен - и пусть бы рискнул жизнью за государство! Разве не была бы в этом для него возможность повернуть лицо к югу и сесть царем?



Комментарии переводчика

...учитель дал ему такое имя и прозвание. - В Китае нет системы шаблонных собственных имен, принятой в христианских и мусульманских странах. Приблизительно всякий грамотный китаец имеет имя оригинальное, очень редко повторяемое. Первое официальное имя дает мальчику тот, кто его обучает начальной грамоте, а друзья или домашние дают второе, которым его называют все, кроме родных и очень близких. Это второе его прозвание обыкновенно находится в каком - либо контексте с первым. В данном случае Мэн значит "свирепый", а Умэн (второе имя, данное учителем же) значит "не смей свирепствовать".

...начертание знака ши... - Знак "ши" (десять) пишется в форме креста.

...один из... "позже рожденных". - То есть младших, в противоположность "ранее рожденным", то есть старшим, почтенным учителям жизни.

"Звуки и вопросы" - то есть письма.

...насчитали... "сына с матерью"... - "Сын" это проценты на "мать" - капитал, или, как в данном случае, на основную сумму долга.

По окончании важных дел - то есть после погребения матери, являющегося по сложности своей большим событием.

В ямыне - то есть в канцелярии начальника уезда и во всех многочисленных, связанных с нею службах, составляющих как бы город в городе.

...назначив в юньнаньские солдаты - то есть послав в юньнаньские войска. В провинции Юньнань, населенной храбрыми горцами, не желающими признавать над собой власть Китая, целые столетия сражались китайские солдаты, состоящие большей частью из преступников.

...минские треножники были свержены... - Древний император Юй завещал своей династии девять больших треножцых котлов, па которых были начертаны карты девяти областей его Китая. С тех пор эта регалия передавалась из династии в династию, пока не исчезла, сохранив лишь свое имя. Таким образом, данное выражение соответствовало бы русскому: шапка Мономаха у Романовых свалилась.

Близилась к концу первая стража - то есть было около девяти часов вечера.

Вернуться в оглавление сборника "Монахи-волшебники"
Написать свое мнение на форуме !

Текст воспроизводится по изданию: Пу Сунлин. Рассказы о людях необычайных. М., 1988.
Последнее, наиболее полное комментированное и иллюстрированное издание новелл Пу Сун-лина в переводах В. М. Алексеева находится на сайте "Петербургское востоковедение"
(с) В. М. Алексеев, перевод, 1988
(с) Центр "Петербургское Востоковедение", 2000